Рыжий ком меха беспокойно зашевелился, протер лапами покрасневшие от долгого чтения глаза и, убрав томик «Финансовой политики ЕС» на полку, сиганул с ветки ели, на рога ближайшего троллейбуса - погода стремительно портилась, а надо было еще успеть в гавань, посмотреть как в очередной раз не приплывет Летучий Голландец.
Заморосил нудный чернильный дождь и в сером месиве ожидающих автобуса людей, мимо которых проплывала белка на своем железном скрипящем ишаке, стали появляться язвы зонтов - уже заживающие, но расчесанные багровые раны, желтоватые гнойники, черные отмирающие куски кожи. Хотя бы так они надеялись отсрочить тот момент, когда их, булькающих и кашляющих, понесет одним черным потоком в канализацию. От зонтов разило гнилым мясом. Белка недовольно поморщилась и плотнее запахнула плащ.
Город тонул в чернильном дожде. Черные и синие, зеленые, красные чернила заливались в широко разверзнутые в беззвучном гоготе рты, обращали любую улыбку в злобный клоунский оскал, остужали и заставляли брать свои слова назад. Утонувшие в гнилостно-зеленой краске глаза уже плохо различали предметы. Никто уже не сопротивлялся.
Шествовавшая по улице на щуплом безголовом теле рубашка цвета телевизионных помех, величественно улыбалась встречным – она была слишком глупа, чтобы понять, что это конец. От её черно-белого мельтешения скоро не останется и следа. Как и все остальные, она погрузится в море зеленых и красных чернильных луж.
Пока город захлебывается и пускает пузыри в потоках чернил, перекошенный день плывет под Троицким мостом, как заправский пловец молотя по воде культяпками – он тоже торопится к заливу, где можно будет рухнуть на причал и погаснуть, так и не дождавшись, Летучего Голландца.